Рецензии на книги // ne-bud-duroi.ru
Баллада о пуленепробиваемом кружеве, или детективная история болезни
П ервый детектив публицистки Елены Афанасьевой напомнил мне старый русский ярмарочный трюк. Молодой Никита Балиев отменно использовал его на «капустниках» Художественного театра.
Выглядел аттракцион так: в фойе М.Х.Т. был натянут занавес балагана, с блестками и фестонами, расписанный ярко — вырви глаз! На нем пылала завлекательная афиша: «Точнейшая панорама Камергерского переулка! В натуральную величину! 15 коп.».
Любопытный зритель раздвигал носом пестрые складки занавеса. И видел там окно. А за ним, натурально, — Камергерский как он есть…
На блестки, фестоны и яркие лоскутья вставных новелл автор щедр. Мелькают: черная жемчужина Фернандо Магеллана, месть вождя Лапу-Лапу португальскому флотоводцу, респектабельный швед из Нью-Йорка (то ли психоаналитик, то ли жиголо), шум Шанхайского рынка, сибирская вокзальная цыганка 1940-х с драгоценным перстнем, купленным за грош у мальчишки, сына ссыльнопоселенцев. Тот же перстень сверкает в московской квартире, на полотне Брюллова. (Только никто не сечет, что это Брюллов…)
А вот будуар Имельды Маркос с пуленепробиваемым кружевом на шести дюжинах корсетов, 38 погонными метрами полок с жемчугом и умопомрачительным списком прочего дамского имущества…
Здесь же — фрегат «Паллада» в Японии, влюбленный самурай в Ленинграде 1930-х годов, безумная, трюковая погоня черного джипа «Гелентваген» за старой «Волгой», которую хозяйка-бухгалтерша перекрасила в «богатый» фиолетовый цвет, поиски клада, разборки, олигархи…
Пестрый занавес авантюры сшит с размахом и явным удовольствием из собственных путевых очерков, московских легенд и сплетен, прочитанных в детстве Жюля Верна, Буссенара и того же самого «Фрегата «Паллада».
Бесценный социальный институт редакционного трепа подарил когда-то Афанасьевой рассказ Всеволода Овчинникова о советском дипломате, которого действительно посетила в московской больнице Имельда Маркос. Филиппинская леди Макбет завалила палату Кремлевки розами и привела персонал всех профессий в полный ступор — дело было в начале 1980-х. Из этой истории болезни (с неясным анамнезом!) и вырос фантастический сюжет.
Но за его завлекательным калейдоскопом в детективном романе просвечивает нынешняя Москва. Все, как в балагане Балиева: беглый, но точный взгляд на панораму в натуральную величину — позор «футбольного» погрома на Тверской, гламурные съемки на Рублевке, штурм Белого дома в 1993-м, заказ картошки по интернету (заехать в гастроном героине, фоторепортеру Жене, элементарно некогда, пашет она по-черному), сын по прозвищу Джойстик, к своим двадцати годам почти удочеривший мать, липкий страх гражданской беззащитности, переданный весьма натурально…
И сквозь фабулу — множество коротких историй о том, как в России ХХ века прерывались, перерождались в одичании голода и ссылки, погибали в армии Колчака и в ополчении 1941 года вместе с последними потомками — семьи, семьи, семьи — от которых не осталось ни помина, ни фамилий.
Как «шестая часть света» превращалась в страну лишенцев и сирот, гниющих в забвении библиотек и школ, в которых поденный паек знаний так же прост и скуден, как все иные пайки. В страну одиноких стариков и приемных детей — если старикам и детям повезет найти друг друга.
«В тридцать седьмом приписали связь с японской разведкой… Пока сидела, в блокаду в Ленинграде все родные погибли — мать, дочь. Нашли их трупы, объеденные крысами. …В прабабку ее Толстую был влюблен Гончаров. Тот самый, что «Обломова» и «Фрегат «Паллада» написал. А я иногда думаю: знай прабабка, какая жизнь ждет ее правнучку и какая смерть достанется ее праправнукам, стала бы она рожать детей? Но жизнь тем и хороша, что никто ничего про нее не знает». Эта цепочка сиротств и усыновлений, безвозвратных потерь и героических усилий передать в наследство последние сбереженные знания, письма, фотографии составила чуть ли не внутренний сюжет романа.
И — часть панорамы реальности. В натуральную величину. Текст при этом получился лихой и легкий, пестрящий приключениями, скоростной, с резким виражом на крутых поворотах перед финишем-финалом. Но, Господи, почему некрасовский слоган «Дело прочно, когда под ним струится кровь» приобрел теперь в русском литпроцессе такие свежие смыслы? Ведь ежели человек нынче хочет что-то сказать (и не сайту эссеистов «Вечерний Гондольер», а более широкому и пестрому кругу лиц), то путь такому человеку остался всего один. А именно — писать детективы, контрабандой протаскивая хлеб под порохом, выдавая любовь за секс, историю — за треп, борьбу бобра с ослом — за вульгарный мордобой, сатиру — за сплетню, свидетельства очевидца — за беспардонный вымысел…
http://2004.novayagazeta.ru/nomer/2004/11n/n11n-s33.shtml
