Рецензии на книги // Колодец в небо
«Любовь это торнадо. Никогда не знаешь, где уронит, когда чувство пойдет на убыль».
Елену Афанасьеву называют «русским Пересом-Реверте» и «Акуниным в юбке». Не знаю… В ее книгах есть интрига, игры со временем и пространством, но главное, любая женщина почувствует в героинях что-то от себя. Поэтому вместе с Еленой Афанасьевой сегодня будут говорить ее персонажи – Женька, Лика, Лена, Ирина…
«Ну что такое – Лена Карпова? Ничто. Все равно что Наташа Иванова, Оля Петрова, Лена Карпова – полное обезличивание… Имечко ей досталось в ее поколении самое распространенное. В ее классе было шесть Лен. В отряде пионерского лагеря - восемь…». Лена, «Колодец в небо».
Во время одного интервью я услышала от своего собеседника буддистское изречение: «Имя – это судьба». Мне тоже кажется важным совпадение человека с именем. Моя подруга, выйдя замуж, долго жила под своей девичьей фамилией, а потом призналась, что когда, наконец, взяла фамилию мужа, то стала другим человеком… Я, например, никогда не воспринимала себя Леной. Иногда, глядя на собственную подпись в газете - «Елена Афанасьева», думала: «А кто это?». Когда после замужества поменяла паспорт и после двух подряд декретных отпусков написала первую статью, долго думала: подписываться старой фамилией или новой, все равно меня уже забыли? Автоматически подписалась старой, так и осталась для всех Афанасьевой… Но отчего-то мне кажется, что мое настоящее сакральное имя витает в воздухе, буквально рядом, а я никак его не поймаю. Имя героини романа «Знак змеи» Лики Ахвелиди, я придумала случайно, но оно точно сработало: на самом деле она Анжелика – она ведь из армянской части Ростова, ее назвали этим блестящим, нарочито помпезным именем, с которым она мучилась до совершеннолетия, пока не сократила его до отвечающего ее сути имени Лика. У меня так удачно не получилось. Пока.
«По матери я была чистокровной казачкой. Мамин брат когда-то в юности прошел по хуторам, где оставались многочисленные кумы, сватья, братья, и собрал редкую для простого крестьянского рода вещь – родословную». Лика, «Знак змеи».
Историю нашей семьи пытался собрать дядька отца, довел ее до Романа Афанасьева, который бежал на Дон где-то в 1760-м году. Я не так много знаю о собственных предках - имя, фамилию, что-то о донском хуторе, где они жили. С маминой стороны знаю историю только до прабабки. Мама была девятым ребенком, тогда были огромные семьи. История девочки Варьки из «Знака змеи» почти полностью совпадает с жизнью моей бабушки - трагическая история женщины, у которой было 10 детей, 3 из которых умерли во младенчестве, двое сыновей и муж, мой дед, погибли во время войны. Чтобы увидеть воевавшего под Сталинградом сына, бабушка действительно шла пешком в Сталинград с грудной дочерью на руках, для младшей маминой сестры Дашеньки уже рыли могилу, хотели хоронить, и она тоже чудом выздоровела, как это описано в романе. К сожалению, Даша погибла в 20 лет. Я иногда думала – какой бы она стала, если бы осталась жива, какие у нее могли быть дети, поэтому в «Знаке змеи» Лику я сделала дочерью Даши, которая осталась жить, родила дочь, дождалась внуков. Так что можно считать, что Лика моя двоюродная сестра. В книгах много примет моего детства – надпись на старом Евангелии, которое подарили бабушке за успехи в учебе в церковно-приходской школе, какие-то вещи… К сожалению, я мало помню. Как любой ребенок, вместо рассказов «о прошлом» я больше интересовалась телевизором, музыкой, так же, как мои дети сегодня. Наверное, все мы не слишком внимательны в детстве, когда можно что-то узнать об истории наших семей у наших бабушек, а потом, когда интерес просыпается, уже не у кого спросить.
«Ах, этот продуваемый всеми ветрами южный город моей юности. Любимый до ненависти, ненавидимый до любви!» Лика, «Знак змеи».
Я жила в Ростове до 25 лет, обожала его в детстве и очень не любила в юности. Мне казалось - там тесно, скучно. Это сейчас жизнь везде бурлит, а тогда все самое интересное было в Москве, друзья жили в Москве, ее я любила, а Ростов не переносила. Возвращаясь из столицы, видела надпись в аэропорту и тосковала «Ну вот, опять!». Потом, когда уехала в Москву, а в Ростове навещала родителей, он мне стал нравиться все больше и больше, гостить там оказалось замечательно. Затем мои родители перебрались в столицу, и я много лет не была в родном городе, а потом, как Лика, прилетела туда, и меня охватила ностальгия! Оказалось, те вещи, которые я так истово ненавидела, можно любить - или, по крайней мере, понимать и прощать. Те, кто не бывал на юге России, все «ростовские» главы моей книги воспринимали эдакой экзотикой, но это действительно образ и уклад жизни. Сделаешь полшага в сторону от центральной улицы – и попадаешь в другое измерение времени. Там можно снимать фильм о дореволюционных годах. ничто не изменилось. Теперь Ростов я очень люблю. Жить там я бы не смогла, но приезжать туда, быть благодарной своим корням, это важно, ведь все мы созданы нашим детством… Там богатейшая культура. Рядом Таганрог, овеянный Чеховым. Между Таганрогом и Ростовом. раскопки древнегреческого города Танаис. Близко шолоховские места. Мой дед был неграмотным, его сын – мой папа – читал ему вслух «Тихий Дон» и потом рассказывал, что единственный раз видел, как его отец плакал. Для деда «Тихий Дон» был не романом, а жизнью, которую он прожил.
«Университет мой оказался недолгим. Войти во вкус изучения психологии, которой, по рассказам мамочки, в юности увлекался мой отец, мне не довелось». Ирина, «Колодец в небо»
Нет, я не психолог, заканчивала отделение журналистики филологического факультета РГУ. Наш декан был журналистом, поэтому журналистика превалировала надо всем. При этом литература была в объеме филфака, еще я закончила отдельный лингвистически-языковой курс и получила второй диплом, переводчика с английского. Не считаю свое образование фундаментальным, но ведь журналистике вообще нельзя научить, это практические знания.
Когда случилась перестройка, и журналистика стала фантастически востребованной, я часто задавала себе вопрос: как произошло, что на исходе застоя меня, девочку, никогда не читавшую газет, занесло в эту профессию?! Наверное, судьба. Попадание в профессию – это очень важно, я часто замечала, что если профессия правильно выбрана, она возвращает тебе все затраченные силы. Никогда не устаю от того, что делаю в журналистике. Вернее, могу устать, но это та степень усталости, которая радует, а не выматывает. Вне профессии я другой человек. Если мне нужно сделать что-то для себя – узнать, спросить, получить – я буду сто раз переживать, стесняться, мямлить. А если нужно что-то по профессии, я этого даже не замечу. В конце 80-х – начале 90-х годов я запросто прорывалась к Горбачеву, Ельцину... В общем, в профессии и в жизни я – это два совершенно разных человека.
«Пристраивалась у буфетной стойки попить кофейку рядом с Сахаровым, протискивалась в курилке постоять рядом с Афанасьевым, замирала при виде Ельцина… Впервые за ее двадцати-с-хвостиком-летнюю жизнь на ее глазах творилось то, что определит, уже определяет жизнь и ее самой, и ее будущих детей». Лена, «Колодец в небо».
После факультета я проработала три года в ростовской газете. Это была прекрасная школа: мы все делали сами – писали огромное количество текстов, сами выклеивали заголовки, придумывали подачи. Такое творческое было время! Стала ездить на съезды депутатов в качестве парламентского корреспондента. Тогда я написала статью «Кремлевское коронование Бориса», под которой могу подписаться и сегодня. Если не путаю, было 29 мая 1990-го года. Ельцина тогда избрали председателем Верховного Совета еще той России, что была в составе СССР, но именно этот день определил все, что случилось со всей огромной страной потом. Ельцин был тогда демократом. После избрания вышел из зала заседаний (сейчас на его месте восстановили Екатерининский и Александровский залы Большого Кремлевского дворца, а тогда был длиннющий зал, со статуей Ленина где-то впереди) не через кулуары, а через общий вход, как все депутаты. Помню, появился Ельцин, толпа была такая, что меня просто вдавило в него, он меня даже несколько раз выдергивал из давки со словами «Девушку затопчите!». Эту толпу несло до самого храма Василия Блаженного, рядом с которым была запаркована машина зятя Ельцина – будущий президент тогда ездил на «Москвиче». И вот, когда на Ивановскую площадь стала вываливаться ликующая толпа, все эти купола, колокола, небо, нереальное сочетание Кремля и происходящего – тогда я поняла, что на моих глазах происходит история. Вернувшись в Ростов, я написала: «На моих глазах свершилась история. Черная или белая ее страница открылась, этого я не знаю, но знаю, что это история». Редактора газеты тогда вызвали в обком партии, спрашивали, почему «Афанасьева перед Ельциным на колени падает»? Причем спрашивали те, кто потом первыми побежали в новые администрации, во всякие «Выборы России», «Единые России»…
«Сама я в начале 89-го только-только получила работу в агентстве, меня стали публиковать в «Комсомолке» и в «Огоньке». Да и стрингерство на западников… стало приносить деньги». Женька, « Ne - bud - duroi . ru »
С 1990-го года я жила в Москве. Меня пригласили работать пресс-секретарем Российского Союза молодежи – российского комсомола. Тогда еще структура числилась перспективной, обещали квартиру и неплохие деньги… Но случился 91-й год, все развалилось, (…) пришлось выживать самой. Это был странный период. Денег не было, квартиры тоже, работ было 5-6 одновременно, пока успевали придти откуда-нибудь деньги, они обесценивались в несколько раз. Было полное ощущение нереальности происходящего – но с этим ощущением тогда жила вся страна. При этом можно было забежать в Кремль попить кофе, зайти в Белый дом встретиться с друзьями. Съезды народных депутатов были таким клубом, где встречались замечательные люди. Тогда в Кремле бывали все, потому что там постоянно что-то происходило. И там я нашла себе мужа.
«Младореформатор весьма кстати был холост». Жанна, «Колодец в небо».
Нет-нет, у нас все было по-другому! Михаил Бочаров был известным депутатом, членом межрегиональной депутатской группы, заместителем Ельцина в Верховном Совете СССР, в июне 1990-го чуть не стал премьером России. Я брала у него интервью, оно закончилось романом, браком, двумя детьми. В какой-то газете интервью Миши к юбилею МДГ поместили под заголовком «Счастливый кремлевский роман». Правда, сейчас мы уже разошлись, но у нас хорошие отношения. Дети, приходя в Кремль, показывают на Большой Кремлевский Дворец: «Там папа с мамой познакомились».
«Муж ее в ту зиму уволен не был. Получив кличку «вдова Гайдара», продержался в следующем правительстве еще полгода. Потом был отправлен в почетную ссылку». Жанна, «Колодец в небо».
Опять все совсем не так. Героиня «Колодца в небо» замужем за младореформатором, а это уже другая эпоха – правительство Гайдара. Бочаров едва не стал премьером еще до меня, может, если бы стал, мы с ним и не встретились. И потом он сам едва ли не первым ушел от Ельцина. Путч был в августе 1991-го года, а в отставку Миша подал уже в сентябре, когда стало понятно, что плоды этой победы принялись делить не те, кто все это сделал.
Знаете, я насмотрелась на власть с разных позиций. В эти годы политика и политики так часто менялись! Я так часто видела людей, которых власть возносила на вершину из ничего – а они не понимали, что из ничего. И столь же часто видела оторопь, когда эти несчастные падали со своих вершин. Конечно, власть опьяняет, сбивает самооценку... Да, бывали интересные люди при власти, бывали и полные ничтожества.
«В октябре 93-го хорошо платили за кадры проходящего при свечах депутатского съезда. Увидев какой-то из моих кадров на ленте западного агентства, дядя Женя дозвонился мне. «Уходи! – кричал он в телефонную трубку. – Слышишь, я тебе приказываю, уходи!». Женька, « Ne - bud - duroi . ru »
Я тоже, как Женька, за три часа до расстрела чудом ушла из Белого дома – мобильный телефон разрядился, электричества для подзарядки в Белом доме не было, а без телефона корреспондент на месте события бесполезен, пришлось уходить. Перешла на другую сторону Кутузовского проспекта, в агентство, на которое тогда стринговала, и уснула там на пустом диване. Проснулась от удивления: как в октябре может быть гром и ливень? А это танки шли к Белому Дому. Видеть как в центре города идет расстрел парламента – каким бы он ни был! – ужасно. Все остальные политические категории в этот момент снимаются. Тогда, в октябре 93-го года у меня был жуткий шок, который еще обострился от того, что в эфире и во всех газетах шло массовое одобрение происходящего. Отличилась тогда собственным мнением только «Новая газета». Я тогда подумала, что человек может быть счастлив только когда может позволить себе роскошь выбирать три главные вещи – где жить, с кем жить и где работать. Я решила выбирать, попросилась в «Новую» парламентским корреспондентом – и меня взяли. А после рождения второго ребенка, когда много бегать в Думу было затруднительно, начальники решили, что кормящей маме проще писать про телевидение, его можно смотреть дома, так стала еще и телеобозревателем.
«Писать. Только писать! Заканчивать «Обломова». И тогда они поймут! Она ведь обещала приехать, когда роман будет кончен, выслушать его». Иван Гончаров. « Ne - bud - duroi . ru »
Бориса Акунина я долго не читала, старательно не поддаваясь массовому спросу. Не читала бы и дольше, если бы не Татьяна Друбич. С ней мы познакомились, когда я брала у нее интервью, она прекрасный человек, наше знакомство переросло в общение. Таня как-то заговорила о романах Акунина и я решила, что пора почитать. Прочла и попала на его волну, в ту игру, когда о серьезном говорится вроде бы не всерьез, в эту многопластовость-многоплановость. Мне стало интересно, а когда интересно журналисту, он первым делом думает об интервью с тем, кто вызвал этот интерес. Акунин тогда мало общался с прессой, на мои заочные просьбы об интервью не отвечал. И тут снова – судьба. У меня есть давний друг господин Танака, корреспондент японской телекомпании NHK , которому Акунин согласился дать интервью. За японцем хвостиком увязалась я. Мы поговорили с Григорием Шалвовичем (думаю, ваши читатели знают, что в жизни Борис Акунин это Григорий Чхартишвили), я пригласила его в гости в «Новую газету», там пообщались. А потом, когда я наполовину написала первый роман, спросила Акунина, кому можно его показать. Он сказал, что показать можно ему – «не для комплиментов». Прочитал мой роман, прочитала его жена Эрика (она критик очень строгий, роман Акунина, который Эрике не понравился, он не стал публиковать), и они сказали – нормально, это может выстрелить, только надо кое-что поправить. Если бы по прочтении романа Акунин сказал «это плохо», я бы, наверное, все отложила. Я не из тех людей, которые умеют пробивать стены. О том, что Акунин сравнил меня с Пересом-Реверте, я узнала только тогда, когда моя книжка вышла, и на обратной стороне ее обложки была акунинская фраза, которую теперь повторяют все, что под псевдонимом Афанасьева скрывается Перес-Реверте, который освоил русский язык …
«Марк Тибериус Прим, императорский легендатор, указывает: Паланкин мне! Скорее! Преемника усыновлять пора!» «Колодец в небо»
На самом деле, история часто повторяется. И технологии выбора преемника власти одинакова что в 117 году нашей эры в Риме, что в России начала ХХ I века… В моих книгах очень много реальных историй. Начиная с романа азиатской диктаторши (я нигде не называю полным именем Имельду Маркос, но это, конечно, ее биография) и советского замминистра иностранных дел. Его я назвала Карасиным, но у него была другая фамилия. Эту историю мне рассказал известный журналист-востоковед Всеволод Овчинников: о том, как Имельда прилетала в начале 80-х в Москву к своему возлюбленному, его быстро упрятали в Кремлевскую больницу на улице Грановского, но та все равно приехала его навестить… Эта картинка – Имельда с охапками алых роз входящая в палату «Кремлевки» к своему любовнику – была настолько зримой, что просто просилась в роман. Та, кого в романе « Ne - bud - duroi . ru » я назвала «серой кардинальшей» - тоже подлинная женщина. Не знаю, насколько реально она влияла на ход отечественной истории, но, по крайней мере, иллюзия того, что она многое могла, в начале 90-х, была. Некоторых персонажей я случайно находила. Как, например, японского офицера, приехавшего в 1937 году в Петербург и полюбившего русскую переводчицу. Или Матвея Дмитриева-Мамонова, который, по сути, стал первым российским «узником совести» – в 1825 году его объявили умалишенным и посадили под домашний арест. Или Владимир Нарбут, друг Ахматовой, акмеист. По сути, он был заказчиком «12 стульев», попросив Катаева написать роман, а Катаев уже передал заказ брату и другу. Нарбут фантастический человек! И эта его любовная история, когда он уводит Симу Суок у Юрия Олеши, Олеша, мучаясь ревностью, пишет роман «Зависть» и «Три толстяка», где выводит куклу Суок… Это настолько интересно! Реальные персонажи уводят тебя за собой, и какие-то выдуманные вещи в романах легко сплетаются с реальностью.
“Бог меня покарал слишком ранней и слишком счастливой любовью. Своего мужчину женщины ищут годами, десятками более или менее удачных опытов. Я нашла Никиту с первой попытки». Женька, « Ne - bud - duroi . ru »
«Бежала и бежала все вперед и знала, как жить. Пока не встретила Оленя». Лика, «Знак змеи».
«Мне все равно, что теперь за строй, что за век, что за страна. Но знаю – строй-век-страна, в которых нет Его, мне не подходят. Не нужны». Ирина, «Колодец в небо»
Страсти всегда интересны, людям часто не хватает страстей в реальной жизни, так они не прочь хоть прочитать о чем-то, бьющем через край. Большинство людей боится любить безоглядно. Чуть-чуть полюбить хорошо бы, а так, чтобы как ураган – боязно, кто знает, где тебя уронит, когда торнадо пойдет на убыль. Но если настоящая любовь случается, она уже не спрашивает, хочет человек так сильно любить, или он хотел бы любовь-лайт. Мои героини Ирина, Лена, Женя, Лика любят так, что жить не могут и дышать не могут. Хорошо это или плохо – никто не знает.
Когда человек вдруг оказывается на краю бездны, он вспоминает не заработанные миллионы, не головокружительную карьеру, а миги счастья, крохотные мгновения любви. А что касается бурных чувств героинь, ни у одной из них нет моей собственной любовной истории, но в каждой есть мои ощущения, мое понимание любви. В одной телепрограмме психолог спросил: «Вы описали ситуацию, когда Женя теряет мужа. Это ваш личный опыт?» Слава Богу, такого мне не приходилось переживать. Хотя потери бывают разными: безнадежными, как в случае смерти, и небезнадежными, когда сохраняется шанс все исправить. Книги – это еще и попытки убежать от собственной боли, хоть на бумаге исправить собственные ошибки. Пробуешь открутить собственную жизнь назад и понять, правильно ли ты все сделала, если бы все было не так, а эдак…
«Дизайн – это диагноз». Лика, «Знак змеи».
Это я поняла в кабинете одного крупного российского чиновника, теперь, правда, уже отправленного в отставку. Кабинет этот я потом приписала герою «Знака змеи» Волчаре. В реальном кабинете, правда, были не солдатики, а другие «игрушки» некогда бедного, а теперь весьма богатого и всемогущего, но так и не избавившегося от своих комплексов мальчика. А психология в целом мне стала интересна, когда у меня родились дети. Я прочла все, что можно про кормление-купание-пеленание, потом про раннее детское развитие. Затем стала читать книги по детской психологии, а в них написано, что все проблемы не в ребенке, а в тебе. Естественно, стала читать о взрослой психологии – а это такая бездна! Не случайно моя героиня Лена, психолог, считает, что «сапожник без сапог», она может решить любые проблемы, кроме собственных. Когда у тебя самой что-то происходит, готовые диагнозы и рецепты не работают. Часто, анализируя отношения каких-то своих знакомых, понимаешь, что все можно было решить на уровне задачки из психологического практикума, а люди устроили трагедию, разрушили отношения, семьи, чувства. Сколько судеб погублено там, где можно было просто обратить конфликт в шутку. Нужно различать, что стало не поводом, а реальной причиной драмы, а это мало кто умеет. Я пытаюсь научить этому своих детей, но получится или нет – не знаю.
«И будет она коченеть, как девочка из сказки. Сказку эту про несчастную бедную девочку со спичками мама читала им давеча перед сном». Александринька, « Ne - bud - duroi . ru »
У меня двое детей, девочка Сашенька и мальчик Ванечка. В первой книге Александринька, которая в 1856 году ползает под столом между ног русских классиков, это моя дочь – ее реакции, ее детские обиды. Во второй книге мои дети «стали» сыновьями Лики – Сашкой и Пашкой. Реальная дочь обиделась, что ее я сделала мальчиком, а сын – что ему придумала другое имя. (…) Они очень много читают, вырвать книжку невозможно, особенно у дочери. Я так рано научила их читать, что сейчас они не верят, что когда-то не умели этого делать. Многие мои подруги жалуются - детей не заставишь читать, а у нас другая крайность – боюсь, что мои будут жить в книжном мире, и им будет трудно в реальном. Иногда спрашиваю дочь: «Знаешь, когда я больше всего на тебя злюсь?». Отвечает: «Знаю, мамочка, когда узнаешь во мне себя». Это маленькое зеркальце невозможно обмануть. Я узнаю в ней себя, вижу все грабли, на которые она наступит, как ей будет плохо, а я помочь ей не смогу. Теперь я понимаю, что так же узнавала во мне себя моя мама, что это узнавание так же доводило до белого каления ее.
«По основной своей профессии Ленка знала, что проблемы с собственной матерью есть у 80% взрослых женщин. В остальные 20 % попадают те, кто живет от матери слишком далеко». Лена, «Колодец в небо».
Психологи утверждают, что процентов на самом деле даже больше, конфликты с матерями есть практически у всех. Причем это те конфликты, о которых принято рассказывать гораздо меньше, чем о ссорах с мужем, любовником, гадом-начальником. Мама – самый близкий человек, с ней не разведешься и не уволишься. Этот комплекс проблем есть и у выросших дочек, как у Лены в «Колодце в небо», и у выросших сыновей с их матерями, как с Каринэ, в «Знаке змеи»… Моя мама, когда прочла «Колодец в небо», даже немного обиделась, и зря. Ни мамы, ни свекрови, ни мужья в романах не мои. Внутренние истории собственной семьи я не описываю. Но, даже зная это, после выхода второй книги мой муж (тогда мы еще не развелись) прочел «ростовские главы», принял их за реальность и даже приревновал. Но я восприняла его ревность и мамину обиду как дань моему писательскому умению – значит, получилось написать так, что это цепляет, раз даже близкие люди поверили.
«Сама писать я почти полностью перестала еще в 91-м... Тогда я окончательно убедилась, что с фотоаппаратом надежнее». Женька, « Ne - bud - duroi . ru »
Фотографию я бесконечно люблю. Но только как зритель. У меня получается выражать свои мысли словом, а не визуальным образом, что присуще для фото. Поэтому я пишу – статьи, книги, интервью с другими людьми – и через написанные слова выражаю себя. Быть только писателем я не могу. Когда писала вторую книжку, закрылся журнал “Политбюро”, в котором я работала. Целых три месяца я занималась только книгой. И поняла, что не могу только сидеть и творить – как Акунин или Маринина. Мне дико не хватает общения с людьми, которое дает журналистика, и драйва эфира, который есть на радио… После первой книги я долго твердила, что я «не писатель, а журналист, написавший книгу». До сих пор вздрагиваю, когда меня называют “писателем”. Хотя, наверное, когда-нибудь привыкну.
Досье «Лилит» : Елена Афанасьева родилась в Ростове-на-Дону. Закончила отделение журналистики филфака РГУ. Работала корреспондентом газеты «Комсомолец» («Наше время»), пресс-секретарем Российского союза молодежи. В 1991-м году признана «лучшим парламентским журналистом страны». С 1994 до 2002 года – редактор отдела политики «Новой газеты». В настоящее время ведет программу о ТВ «Телехранитель» на радио «Эхо Москвы». Автор романов « Ne - bud - duroi . ru », «Знак змеи», «Колодец в небо».
Съемка Виктора Горячева
